Поиск по этому блогу

22/06/2023

Друзья!

Мы рады приветствовать вас в нашем блоге «Белая черепаха»!

За четыре года мы собрали для вас более 3 000 стихотворений и это только начало.

Мы надеемся, что каждый из вас найдет в нашей «Белой черепахе» что-то очень свое, давно искомое или однажды забытое.

Добро пожаловать в мир поэзии и красоты слова!




Мои блоги

Белая черепаха - (Tumblr)

💢

Тихое поместье

Тихое поместье - (Tumblr)

💢

Арабески печали

Арабески печали - (Tumblr)

💢

Небесные подранки

Небесные подранки - (Tumblr)

💢

Старая Вилла

Старая Вилла - (Tumblr)

💢

Хижина и ворон

Хижина и ворон - (Tumblr)

💢

Old Manor

Old Manor - (Tumblr)

💢

Старое Шале

Старое Шале - (Tumblr)

💢

Старая усадьба

Старая усадьба - (Tumblr)

💢

Старая Асьенда

Старая Асьенда - (Tumblr)

💢

Country House

Country House - (Tumblr)

💢

Old House

Old House - (Tumblr)

💢

Старые галереи

Старые галереи - (Tumblr)

💢

Мечта о вороне и Моцарте

Написать бы так разорвано,
так ‒ рваниною словес,
чтобы чёрным горлом ворона
Моцарт маленький пролез ‒

доказательством прощения
прозвучал на белый свет,
оказался возвращением,
тем, чего на свете нет,

и чего, наверно, не было,
а точнее, только в нём
пролетело небом-неводом,
синим облаком-огнём.

                     Владислав Пеньков

Две обезьяны Брейгеля

Таков мой вечный экзаменационный сон:
в окне сидят две обезьяны, скованные цепью,
а за окном
плещется море и порхает небо.

Сдаю историю людей.
Плету и заикаюсь.

Глядит с иронией одна из обезьян,
другая как бы спит в оцепененье,
когда же на вопрос молчу, замявшись, я,
она подсказывает мне
тихим позвякиваньем цепи.

                                           Вислава Шимборская

Заблудились навек
среди сада объятий,
алый куст поцелуев
закружил их чудесно.
Ураганы, озлобясь,
не могли разорвать их,
ни ножи с топорами,
ни пламень небесный.

Украшали руками
неуютность земную.
По упругости ветра,
ударявшего в лица,
измеряли паденье.
В бурном море тонули,
напрягая все силы,
чтоб теснее сплотиться.

Одиноки, гонимы
скорбью неисцелимой
новогодий и весен,
безысходностью круга,
были светом горящим,
пылью неистребимой,
безоглядно, бесстрашно
обнимая друг друга.

                   Мигель Эрнандес

поцеловала в щёку наспех: «ну всё. пока».
не обернулась. хлопнула дверью так,
что задрожали часы. «вернётся, наверняка», -
сказал он себе, - «добежит до угла, а там

одумается. вернётся. не всё пока.
потом зашепчет: «единственный мой, родной!»
он вытер лоб, выпил порцию коньяка
и выкурил 20 страйков, стоя к окну спиной.

потом лицом повернулся к лицу в стекле
и начал упрямо, как скаут, смотреть ей вслед,
и пил коньяк, и жевал полумёртвый хлеб,
и жил в несуществующих месяце и числе.
и говорил самому себе, и орал:
«так смотрят вслед только детям да гончим псам.
одни уходят. выросли. им пора.
другие — гонятся за добычей. нельзя назад.

но ты!? кто ты? не ребёнок, не хищник! кто?
мой воздух чистейший, моя болотная муть…»

а Бог разделял его горечь. и - как итог -
Он ей никогда не позволил вернуться к нему.

                                                                   Яшка Казанова

люблю нипоццано кьянти. ругаюсь матом.
курю иногда. ногти грызу стабильно.
витаю… чёрт знает где… в общем, далековато -
не доехать ни на трамвае, ни на автомобиле.
кусаю губы — мне нравится привкус крови.
кусаю плечи — мне нравится звук испуга.
люблю немногих, почти никого, и, кроме
того, у меня, пожалуй, всего лишь четыре друга.
смеюсь над тупыми комедиями и вою,
когда бабулька стоит у метро с вареньем.
верю, что больше меня будет только двое,
слепленные в одно, то есть — в местоименье
«мы». такое коровье в своей фонетической сути,
такое короткое — пара букв + затишье.

когда ты спишь, я часто тебя рисую
и слышу музыку, слушая, как ты дышишь.

                                                            Яшка Казанова

вне зависимости от наших с тобой зависимостей -
виски, сигары, наручники, плётки, стеки,
опасные бритвы, нежно кровавые стейки,
после которых порой — утипути, порой — истерики
с брызгами тонких чашек, бездумно брошенных в стенку
с криками «вон!».. наши тонкие хрупкие стебли
(по причинам, которые видимы только Богу,
снайперски точно прицеливающемуся, обойму
наполняющему тем, что нас склеит-слепит
от зимы до зимы, от — весны — до весны, отлетадолета)
всё ещё сплетены.

                                                                                    Яшка Казанова

хожу по квартире, пространство шагами меряю,
смеюсь над бешеным солнечным светом. и
моя, которая наша, тригодометрия
пускает когти кота у меня внутри.
пускает корни. почувствуй! такое дерево
нельзя не заметить, нельзя не наткнуться на.
скажи, любимая, что ты со мною сделала?
скажи, почему эта третья с тобой весна
опять — как первая? чем ты меня окутала?
чем опоила? а убаюкала чем?

и почему я сейчас, как сто двадцать две тысячи буковок
назад. хочу быть. родинкой. на гладком твоём плече.

                                                                                 Яшка Казанова

15/06/2023

Чем пахнет птица?

Чем пахнет птица?
Солнцем и дождём,
чертополохом, облаком глубоким,
с верёвки улетающим бельём,
скворечником на вишне кривобоким.

Чем пахнет птица?
Детскою слюной,
на палочке свеченьем леденцовым,
поющей бездной,
лаской снеговой,
большой ладонью
Божьей ли,
отцовой.

                                Сергей Пагын

Июньский полдень

Особая ясность в полуденный час,
когда раскалённое давит на нас,
как жернов, тяжёлое небо.
Ни ветра, ни тени…
Недвижность ветвей…
И камнем становится в сумке твоей
краюха домашнего хлеба,

в бутыли вино стало тёплой водой…
И вот просыпается ужас седой,
вздымая землистые веки.
И видишь, как вянет лазурь высоты.
И кажется, что посреди пустоты
беззвучно идут человеки,

точнее, стоят, ибо времени нет,
и дикий слепящий бессмысленный свет
глаза их застывшие гложет…
Как молот - зенит над твоей головой.
И ветра порыва, и тени живой
ты ждёшь, словно милости Божьей.

                                                   Сергей Пагын

От леденца порез на языке…
Как долго длится сладостное жженье!
И фантик, шевелящийся в руке, -
нечаянное детства возвращенье…

Округлый свет ворочаешь во рту -
его откроешь, и наполнен ветром,
и ранку остужаешь на ходу,
с холма спускаясь
негасимым летом.

                                     Сергей Пагын


Есть старая-старая песня,
Довольно печальный рассказ,
Как всех англичанок прелестней
Гуляла в саду как-то:.раз
Мисс Эвелин с папой и мамой.
С прислугой, обвешанной четками,
С неведомой старою дамой,
С щенком и двенадцатью тетками.

Но кроме прелестной той миссис,
Лорд Честер в саду этом был.
Любовный почувствовав кризис,
Лорд Честер навек полюбил
Мисс Эвелин с папой и мамой,
С прислугой, обвешанной четками,
С неведомой старою дамой,
С щенком и двенадцатью.тетками.

Став сразу румяным от счастья
И вскрикнув на целый квартал,
В порыве бушующей^с.трасти
Он к сердцу навеки прижал
Мисс Эвелин с папой и мамой,
С прислугой, обвешанной четками,
С неведомой старою дамой,
С щенком и двенадцатью тетками.

Хоть в страсти пылал он, как Этна,
Но все же однажды в тоске
(Хоть это весьма некорректно)
Повесил на толстом суке
Мисс Эвелин с папой и мамой,
С прислугой, обвешанной четками,
С неведомой старою дамой,
С щенком и двенадцатью тетками.

                                       Николай Агнивцев

Метро, жасмин и Портинари

Раз шесть прочитал я «Divina
commedia», сидя в метро.
Запахло июльским жасмином
однажды земное нутро.

Тела горячее асфальта,
и пот, как в тифозном бреду,
сочится расплавленной смальтой.
Трясётся вагон на ходу

в такой же, как все, лихорадке.
Обычный июльский аид.
Но запах жасмина в припадках
вагона в вагоне царит.

Он мог бы повеять на птичьих
правах и рассеяться враз.
А вдруг где-то здесь Беатриче,
а вдруг Портинари средь нас?

Мы – чёрная скорби водица –
струимся по жиле толпой.
А тут, понимаешь, царица,
а тут аромат неземной,

и так его, дивного, много,
как будто прошли времена
и как эпилог эпилога
нам вечность теперь вручена.

Не стало вагонов немецких,
жары и прилипших рубах.
Всё разом исчезло, как детский,
развеянный временем, страх.

И словно мы больше не в таре
покрытых испариной тел
и нас привела Портинари
в потерянный Евой удел.

...........................................

Понятно, чем кончилось дело.
Всяк вышел, пошёл и идёт.
И всё, что нам вечность напела,
не помнит.

............................................

А вечность поёт.

                          Владислав Пеньков

Площадь Сан-Мартина

Искал я вечер,
но напрасно спешил по улицам.
Уже в порталах притаилась немая тень.
И, отливая блеском матовым,
как омут, вечер застыл на площади,
спокойный, чистый,
благодатный. Как лампа, светлый.
Как лоб открытый, ясный.
Печальный, как человек, что в трауре стоит.
Волненья улеглись
под сенью всепрощающих деревьев:
акаций, хакаранд —
их очертаний силуэт
смягчил мне памятника жесткий профиль,
в густой листве их замерцал,
перемешался чудесный свет,
от неба – голубой, а от земли – червленый.
Как хорошо: смотреть на вечер,
покойно сидя на скамье!
Внизу
вздыхает порт, о дальних плаваньях мечтая,
а площадь уравняла всё и вся
и приоткрылась вдруг, как смерть, как сон.

                                                        Хорхе Луис Борхес

«Не отставайте», — нам сказали,
но мы отстали и одни
вдруг оказались в этом зале
с огромным зеркалом в тени.

На гобелене от Перикла
остался выцветший овал,
и рыхлый бархат слишком рыхло
на низком троне истлевал.

Сверкнули тусклые аканты
и корешки потертых книг,
когда случайный луч закатный
в окно под потолком проник.

В нем золотая пыль дрожала
и он то вспыхивал, то гас,
но зеркало не отражало
ни света этого, ни нас.

                                 Лев Лосев

В сад выйду
И пройдусь по снегу, -
Пусть в собственных следах
Следы увижу друга,
Наведавшегося ко мне.

                                          Дзиэн

05/06/2023

Брату Мигелю

                                                          In memoriam

Брат, я сижу на скамье перед домом —
нам так тебя сейчас не хватает!
И я вспоминаю, как мы в это время играли с тобою,
а мама нас окликала: «Дети!»

Сейчас, как всегда
во время вечерней молитвы,
прятаться мой черед — о, ты меня не найдешь!
А потом — спрячешься ты,
и нигде: ни в комнатах, ни в коридоре — я тебя
                                                                           не найду.

Брат, сколько раз мы этой игрою
доводили друг друга до слез!

В августе, на исходе ночи,
ты спрятался, брат,
и оставил мне не улыбку — печаль.
И я, твоя тень во время вечерней игры,
всё никак не могу отыскать тебя. И уже
навсегда я печален.

Брат, ты слышишь?
Мигель, выходи. А то встревожится мама.

                                                                Сесар Вальехо

как дельфин

у смерти острые края.
уже не уйти.
привратник положил на меня глаз.
дурной глаз.
у меня сейчас трудные времена.
в одиночестве.
взаперти.
я не первый и не последний.
я просто рассказываю, каково это.
я сижу в собственной своей тени.
человеческие лица теряют резкость.
старые песенки всё ещё слышны.
оперев голову на руку, я ни о чём
не думаю, а моё навсегда
потерянное детство
как дельфин играет
в замёрзшем
море.

                                 Чарльз Буковски

Долгие крики

Дремлет избушка на том берегу.
Лошадь белеет на темном лугу.
Криком кричу и стреляю, стреляю,
а разбудить никого не могу.

Хоть бы им выстрелы ветер донес,
хоть бы услышал какой-нибудь пес!
Спят как убитые... «Долгие крики» —
так называется перевоз.

Голос мой в залах гремел, как набат,
площади тряс его мощный раскат,
а дотянуться до этой избушки
и пробудить ее — он слабоват.

И для крестьян, что, устало дыша,
спят, словно пашут, спят не спеша,
так же неслышен мой голос, как будто
шелест сосен и шум камыша.

Что ж ты, оратор, что ж ты, пророк?
Ты растерялся, промок и продрог.
Кончились пули. Сорван твой голос.
Дождь заливает твой костерок.

Но не тужи, что обидно до слез.
Можно о стольком подумать всерьез.
Времени много... «Долгие крики» —
так называется перевоз.

                                          Евгений Евтушенко

о, как смешна она была,
как несуразна в наших дебрях…
полузарница-полумгла,
полумечта-полуидея
моя. но в том моя насквозь -
до пяточек, побитых галькой;
до, из-под чёлки наискось,
глаз полыхнувших, как нагайкой
обжёгших; до худых локтей;
до, в ссадинах всегда, коленей;
и до мальчишечьих волнений,
едва заметных в темноте.

как плакала она, когда
на простыне кинотеатра
чужих иллюзий города
уничтожала клеопатра;
как о красивых рыбаках
твердила; танцевала сальсу;
как был мне непривычен, как
люб говорок её москальский;
как горячо она клялась
вернуться через год и после;
как, осознав, какую власть
имеет надо мной, «не бойся»
в конверте с локоном внутри
оставила; и как смеялась,
когда моих желаний ярость
меня сумела обхитрить.

как нежен был её талант
выращиванья донкихотов;
как из кошачьих мягких лап,
расслабленных после охоты,
она выуживала то
полёвку, то птенца; как мило
под вопли григовских валторн
их в огороде хоронила;
и щепетильно как затем,
укутав в ленточку из шёлка,
моей влюблённости мышонка
зарыла между хризантем,
цветущих в октябре.

                                 Яшка Казанова

29/05/2023

Словно выхлоп, что ноша, упавшая с плеч,
начинается разгоряченная речь,
черной музыкой плещет, и рвется вперед,
пересохшее горло дерет...
Словно пьяный в железнодорожном купе,
словно бывший диктатор в народной толпе,
воскрешает слова, убивает слова,
истеричной любовью и гневом жива...

И рассеется, выстрелив в воздух ничей,
даже самая злая из этих речей,
даже самая добрая обречена -
видно, зря горячится она,
зря стремится, под тесные своды сходя,
молотком или камнем по шляпке гвоздя
от похмельных своих, от прощальных щедрот
звуковой припечатать разброд...

И не стоит у Бога просить за труды
ни холодной звезды, ни болотной воды,
только темная смерть, только тленье само
снимет с сердца такое клеймо...
лучше сразу, приятель, прощенья проси
и прощания, как повелось на Руси,
речь живая угодна Ему одному,
охладевшая же - никому...

                                                 Бахыт Кенжеев

У меня, извините, просроченный паспорт и насморк.
Я правитель событий в карманы распиханных наспех:
пирамидки монет, двух ключей от случайных убежищ;
я ваш грешный поэт, пододвиньте мне в блюдечке нежность.

Собираю явленья, картинки, скульптурки, виденья,
в две ресничных корзинки погружу ваш наряд и движенья,
и с добычей такой, бормоча небесам: слава Богу, --
я отправлюсь домой, то есть, я извиняюсь -- в дорогу.

Я смотрю как молчишь, как печалишься, хмуришься, дышишь.
Распростимся, Париж, с этой башни глядеть бы на крыши...
Он лежал как брелок, как рука, его можно погладить.
Попадаю в рукав (никогда не видал тебя в платье).

Ты останешься здесь, на девятом, где бдит телевизор.
Ночи черная взвесь подымается с улицы, снизу.
До свиданья, дружок, до свиданья под траурным небом,
где желтеет кружок в простыне из прозрачного крепа.

Неподвижна зима, но снежок суетливый
обнимает за плечи дома, выстилает асфальт сиротливо,
и грохочут под черствой землей,
в освещенных громадных подвалах,
обдавая тоской или запахом кислым вокзала,
пробиваясь сквозь ночь к поясам полуночных прохожих,
уносящие прочь поезда, как кортеж неотложек.

                                                                                    Александр Алейник

Люди

-1-



Im Westen nichts Neues

«и веки разъедало дымом,
конечно, только им, до слёз»


Т. Кр.


Облако в небе идёт кораблём.
Ранний торжественный час.
Если сегодня мы вас не убьём,
думайте завтра про нас.

Я понимаю, что вам нелегко –
кровь и говнище, и вши.
Но если можно стрелять в молоко,
в сердце стрелять не спеши.

В поле – пшеница, глаза васильков.
Осенью всё загниёт.
Жарко с утра. Но «чилийских» штыков
вряд ли расплавится лёд.

Я достаю из штанов карандаш.
Если я буду убит,
может быть, ты ей письмо передашь,
добрый француз или бритт.

Девка хорошая – кровь с молоком,
пела в церковном хору.
Жаль мне, что с нею ты не был знаком
раньше, чем я здесь помру.

Многого жаль мне – пшеницу, цветы,
облако над головой.
Жаль, что, наверно, мне встретишься ты
в следующей штыковой.



-2-


Небесные


В сумерках районная столовка.
Тёплый кофе, сладкий маргарин,
пахнет рыбой, варится перловка,
вытекает желтизна витрин.

Мужики в замасленном и мятом,
грузчики, рабочие в порту,
люди с настоящим ароматом
здесь подносят стопочку ко рту.

Байрон, выбирающий натуру
для стихов про духов мятежа,
заходи! Гляди на клиентуру –
вот она сидит и ест с ножа.

Кадыки торчат из-под щетины.
Это впрямь – мятежный страшный сброд,
то ли рыбаки из Палестины,
то ли гладиаторы. Но вот –

закусили сладкую, рыгнули,
и пошли на выход не спеша,
реплики теряя в общем гуле,
сложенными крыльями шурша.



-3-


Сельский клуб, танцы, 1946

Е. Ч.


В сельском клубе музыка и танцы,
и, от первача слегка хмельны,
приглашают девушек спартанцы –
юноши, пришедшие с войны.

Женское встревоженное лоно,
паренька корявая рука –
и течёт из горла патефона
вечности горячая река.

Пахнет от спартанцев спелой рожью.
Звёзды нависают над рекой.
Женщины – не справиться им с дрожью.
Паренькам – с голодною рукой.

Прижимают женщин, женщин гладят.
Мирный год – он первый, вот он – тут.
У спартанских юношей во взгляде
ирисы сибирские цветут.

Музыка играет. Дым струится.
И дрожат в махорочных дымках
рядовых классические лица,
васильки наколок на руках.

                                 Владислав Пеньков

В лицо дохнут травою сохлой
дворы окраины…
Скользить
за злой иглой чертополоха
начнёт растрёпанная нить
моей души,
уже без страха
сшивая крепко дальний лес,
кривого пугала рубаху
и свет восторженный небес.

                                      Сергей Пагын